Новосибирская опера или НОВАТ, как стал теперь называться этот театр, закрыл сезон на кульминационной точке — премьерой оперы Верди «Аида» в постановке дирижера Дмитрия Юровского и режиссера Вячеслава Стародубцева. Спектакль, в полной мере адекватный духу и букве одной из лучших партитур Верди (сам композитор скромно назвал ее «одной из наименее плохих»), по размаху постановки может соревноваться с самыми эффектными и масштабными версиями этого шедевра.
Удача «Аиды» кроется в простой и одновременно сложной вещи — гармоничном синтезе музыкального решения одного из самых интеллектуальных и чутких оперных дирижеров Дмитрия Юровского с постановкой молодого режиссера Вячеслава Стародубцева, для которого (в том числе и в силу его первой профессии — солист оперы) музыкальная драматургия является главной мотивацией при сочинении спектакля.
Альянс оркестра, хора и солистов в «Аиде» близок к идеалу. Трио главных героев — это звездный любовно-певческий ансамбль, который нечасто сходится на одной сцене. Михаил Агафонов — Радамес, Агунда Кулаева — Амнерис и на вершине треугольника Вероника Джиоева — Аида. Голоса, для которых «перекрыть» огромный зал Новосибирской оперы с самым большим в России зеркалом сцены не представляет труда. При этом никто из артистов не форсирует звук. Более того, ухитряются полноценно звучать на mezzo piano.
Джиоева и Кулаева не впервые соперничают на сцене за обладание одним тенором. Им уже приходилось бороться за Хозе в «Кармен», но в «Аиде» артистки встретились впервые, хотя давно мечтали о том, чтобы оказаться партнершами именно в этой опере. Обе певицы обладают красивейшими, богатыми обертонами голосами. Объем тембра и его однородность при смене регистров — счастливый дар, которым могут похвастаться и Джиоева, и Кулаева. Нужно еще учесть неотразимую внешность обеих актрис: даже не знаешь, кого именно должен предпочесть растерявшийся Радамес. Дуэтные сцены Аиды и Амнерис, где разница в красках их голосов создает удивительную гармонию, — поистине наслаждение для ценителей оперного искусства именно как вокального в первую очередь. Да и во вторую тоже. И когда к ним присоединяется яркий, теплый, объемный тенор Агафонова — еще один повод для удовольствия. А уж когда наступает момент вердиевских тутти, где дышащий страстью оркестр сливается с мощным хором (хормейстер Вячеслав Подъельский), голосами солистов и венчается парящим над плотной музыкальной тканью голосом Джиоевой (по всем канонам классической итальянской оперы), то опероман вполне чувствует себя в своей тарелке: уж опера — так опера.
Режиссерское решение Вячеслава Стародубцева и его постановочной команды — художника Жанны Усачевой, художника по свету и автора видеопроекции Сергея Скорнецкого, режиссера по пластике Артура Ощепкова тоже исходит из этого принципа: мы ставим большую оперу.
Действие происходит в волшебном мире, где мистические сны о Древнем Египте органично переплетены с актуальными идеями компьютерного дизайна. В видео много абстрактных, не особенно поддающихся расшифровке, но создающих настроение символов: кубы, пирамиды, спирали, кляксы. Все это — в движении, перетекании одного в другое. Высокохудожественные костюмы талантливо стилизуют наши представления о древнеегипетской моде и изысканно корректируют их: так всем известные типичные египетские прически «каре» у жриц оказываются оригинальными черными головными уборами. Сочетание цветов поражает колористическим разнообразием, которое, благодаря точному подбору оттенков, создает единство цветовой концепции. Красиво выглядят зеркальные вставки в ткани и золотые головные уборы причудливой формы.
В спектакле много выразительных, порой эксцентричных деталей. Вдруг через весь зал, пугая зрителей, на сцену стремительно пробегает Гонец. Или — антифон двух квартетов труб, выведенных на авансцену в знаменитом триумфальном марше. На сцене очень много народу: египтяне, жрецы, жрицы, воины, эфиопы. У каждой группы — свой пластический рисунок. Особенно впечатляет медленное шествие жрецов по краю пирамиды, которая составляет одну из важнейших основ декорации. Визуальный акцент — три огромных мумифицированных слона на тонких длинных ножках, как будто позаимствованных у внеземных насекомых. Когда в третьем акте к ним симметрично присоединяются два таких же гигантских вполне современных ветряка, то картинка становится одновременно красивой и жутковатой.
О световой партитуре можно писать отдельную статью. Скажу лишь, что ее эффектность и разнообразие, способные украсить самое «улетное» шоу, осмыслены и подчинены драматургии, прежде всего, музыкальной.
Для Стародубцева (и в том читается, что он ученик Дмитрия Бертмана) режиссура — это работа с артистами. С которыми ему, конечно, повезло. Все три главных исполнителя — вдохновенно играют своих персонажей, наделяя их правдивыми мотивациями, психологически оправданными ровно настолько, насколько это уместно в опере. Режиссер не уводит артистов в бытовые подробности, при этом позволяя пережить каждый нюанс текста — музыкального и вербального. Впрочем, не все вышло ровно. В последней картине в самом драматичном эпизоде, где Аида и Радамес обретают друг друга, заживо погребенные, режиссер вдруг решил дословно воплотить на сцене тот факт, что они находятся в полной темноте. Их «слепая» пластика подпортила атмосферу, внеся ненужную суету и даже какую-то неуместную комичность. Возможно поэтому сам финал — парадоксально мажорный дуэт героев, от которого только камень не рыдает, оказался смазанным.
И еще в спектакле есть загадочный персонаж: Мальчик (Миша Жумакбаев). Он, конечно, совершенно очарователен, но атрибутировать его не вполне удалось. Брат Аиды? Ее пленный соплеменник? Или... страшно подумать... ее сын от Радамеса? То не ведомо. Но начинается спектакль с того, что малыш играет в кораблик с алыми парусами — романтическим символом мечты, которой в жизни Аиды, увы, не дано было сбыться. Чего нельзя сказать о НОВАТе, приобретшим (воспользуемся еще раз словами Верди) «успех, который будет наполнять театр».
Екатерина Кретова,